За четыре месяца до того, как сезон неожиданно обернулся хаосом, расширенная команда “Бостон Селтикс” собралась в театре, чтобы отпраздновать очередной чемпионский титул. Событие проходило всего в нескольких кварталах от знаковых мест, связанных с историей клуба. Здесь собрались свидетели и хранители той славной эпохи. В воздухе витало ощущение старой магии. Дочь Билла Расселла, Карен, беседовала с бостонскими журналистами. Джейсон Тейтум и Джейлен Браун находились в центре внимания. Седрик Максвелл, MVP финала 1981 года, удобно устроился за столиком. “Эта связь — семья”, — сказала младшая дочь Рэда Ауэрбаха, Рэнди. “Это часть нашего ДНК”.
Поводом для встречи стала премьера документального сериала Билла Симмонса “Город Селтикс”, рассказывающего историю Бостона через призму его баскетбольной команды. Сэм Касселл, чемпион в составе игрока (2008) и помощника тренера (прошлый сезон), общался с представителями разных поколений игроков и персонала. Позже он сказал: “Быть `Селтиком` — это образ жизни!”
В центре зала на постаменте сиял Кубок Ларри О`Брайена 2024 года. Никто не стеснялся демонстрировать восхищение моментом, даже владелец Уайк Грусбек фотографировался рядом. Праздник был посвящен прошлогодней победе, в то время как нынешняя команда стремилась повторить успех. Тейтум стал главным наследником этой дилеммы “Селтикс”: он должен чтить славное прошлое, но при этом быть полностью сосредоточен на будущем. Профессиональные спортсмены, подобные Тейтуму, радикализируют настоящее, стремясь построить столь яркое будущее, чтобы их имена жили вечно. Но для атлетов, преследующих эту мечту в Бостоне, это становится ловушкой возможностей. Традиции дают жизнь, но и возлагают бремя. Когда Боб Кузи завершил карьеру, Билл Расселл сказал, что теперь их соперником стала его память, не меньше, чем “Лейкерс”. И он не шутил.
Когда Грусбек купил “Селтикс” в 2002 году, он обнаружил, что субкультура клуба расколота из-за действий Рика Питино, который понизил Рэда Ауэрбаха в должности президента команды. Одним из первых шагов Грусбека стал полет на частном самолете к Ауэрбаху в Вашингтон, чтобы вернуть его на пост президента. Более двух десятилетий Грусбек управлял командой, придерживаясь простой философии: “Что сделал бы Рэд?”. Он формировал будущее команды и завоевал два титула, оглядываясь на прошлое. Но в этом сезоне ситуация менялась. Его 89-летний отец, пионер в области частных инвестиций, видимо, нуждался в продаже команды — гордости и радости Грусбека — для целей планирования наследства. Неопределенность смешивалась с празднованием прошлогодней славы на пороге нового сезона. Чувствовался сдвиг, приближался первый матч. Придут новые владельцы. Из-за нового коллективного соглашения НБА, призванного предотвратить появление династий, время для нынешней команды, побывавшей в двух финалах и выигравшей один, было ограничено. В фойе театра Грусбек увидел пожилого человека возле трофея и подошел выразить свое уважение. Это был Мэл Грэм, отставной судья, который в прошлой жизни выиграл два титула с “Селтикс”. Грусбек и Грэм смеялись, сравнивая размеры своих чемпионских перстней. У Грусбека — 2024 года, у Грэма — 1969 года. Они соприкоснулись кольцами, словно супергерои, объединяющие силы.
“Последний раз подряд”, — прошептал кто-то из стоявших рядом. Это стало неожиданностью. “Селтикс”, чья мифология коренится в идее вечной династии, не выигрывали титулы дважды подряд с 1969 года, последнего сезона Билла Расселла. Девять разных команд повторяли успех с тех пор, как “Селтикс” последний раз делали это 56 лет назад: “Лейкерс”, “Пистонс”, “Буллз” (дважды, включая три пика), “Рокетс”, “Лейкерс” (с три пиком), затем снова “Лейкерс” с двумя титулами, затем “Хит” и, наконец, “Уорриорз”. Победы в нескольких финалах подряд — это сердце мифологии “Селтикс”, но Ларри Бёрд и Кевин Макхейл пытались и не смогли. Джо Джо Уайт и Джон Хэвличек пытались и не смогли. Кевин Гарнетт и Пол Пирс пытались и не смогли.
Сезон 2024-25 должен был стать очередью Джейсона Тейтума.
Остались только двое.
Бобу Кузи 96 лет, Сатчу Сандерсу 86. Они — выжившие представители некогда великой цивилизации, отцы-основатели культуры “Селтикс”. Они не последние живые товарищи по команде Расселла — двухкратный чемпион Бейли Хауэлл, которому сейчас 88, живет всего в двух часах езды на юго-восток — но нечто гораздо более важное для Бостона: короли династии, обладатели перстней. Кузи с шестью, Сандерс с восемью. У Джона Хэвлича, Томми Хейнсона и Кей Си Джонса тоже было по восемь. У Сэма Джонса — десять. И, конечно, у Расселла — одиннадцать. Их номера висят под сводами арены. Их фотографии — в каждом старом бостонском баре. Их присутствие ощутимо в Ти Ди Гарден и вокруг команды. Болельщики до сих пор носят их майки. Их имена регулярно вспоминают, это часть ритуала.
“К счастью, у нас еще есть Сатч и Боб”, — сказал мне президент по баскетбольным операциям “Селтикс” Брэд Стивенс.
“Куз”, — называет его Рэнди Ауэрбах.
“Каждый раз, когда звонит Боб Кузи, я подпрыгиваю”, — сказал давний пресс-секретарь “Селтикс” Джефф Твисс.
“Я буквально пытался думать: что сделал бы Рэд, что сделал бы Боб, что сделал бы Билл Расселл”, — сказал Грусбек в прошлом году.
“Я знал Джона Хэвлича так же хорошо, как кого-либо”, — сказал Джо Кеннеди, сын Роберта и племянник Джона, когда мы говорили о “Селтикс” для этой статьи.
“Я работал с Сатчем в НБА”, — сказал Крис Хэвличек. “Мистера Кузи я знаю с самого рождения”.
Кузи обычно покидает дом только ради своего традиционного вечернего коктейля и пиццы в загородном клубе по четвергам. “Пью свои два Бифитера со льдом”, — сказал он со смехом.
Они с Сандерсом созваниваются примерно раз в месяц.
“Сатчу сейчас тяжело”, — сказал Кузи с нежностью в голосе. “Его жена в хосписе больше месяца, полутора. Джинни вот-вот уйдет от нас. Я не говорил с ним уже несколько недель. Напоминаю ему не оглядываться через плечо. Мы остались только вдвоем, черт возьми!”
В основном, как вы можете понять, они шутят о смерти. Виселичный юмор. Кузи упоминает большое баскетбольное поле на небесах. Ожидание смерти уважительно тихое, но ощутимое. В книге Маркуса Томпсона II 2021 года о лучших династиях НБА он проницательно подметил приближение череды государственных похорон. “Уже тогда было очевидно”, — писал он, — “что зерна песка в их песочных часах тают”.
“Ты никуда не денешься”, — сказал Сатч своему другу в прошлом году. “Тебе всего 95”.
“Но я теперь в инвалидном кресле”, — сказал Кузи.
“Куз, такое бывает”.
Сатч Сандерс встречает меня в вестибюле своего дома престарелых, где, по его словам, он единственный темнокожий среди 300 жильцов и единственный бывший игрок “Бостон Селтикс”. Персонал заботится о нем. Мы проходим мимо бильярдного стола по пути к его апартаментам. “Моя жена умерла всего два месяца назад”, — говорит он. “Мне очень жаль, сэр”, — отвечаю я. Он грустно улыбается. “Мы все попадаем в эту группу, — говорит он, — особенно в таком месте”. Когда кто-то умирает, его фотографию вешают в комнате в конце коридора с синими стенами. Только за эту неделю появилось четыре новых фото. “Ребята всегда шутят о фотографии в синей комнате, — говорит он. — Женщины относятся к этому более серьезно. Мы прожили здесь пять лет. Это долгий срок. Я вижу, как въезжают новые люди, и думаю: сколько они продержатся?”.
Он ведет меня по длинному коридору, мы поворачиваем направо и продолжаем идти до его двери. На стене висят африканские маски. Его жена считала важным привезти с собой вещи, которые они любили, когда сокращали свои жизни. Она повесила табличку с надписью: “Здесь живут два старых ворчуна”. “Пора ее снять”, — говорит он. Он не пошел на похороны жены. Он не пошел на похороны Билла Расселла. “Похороны — это всегда…”, — начинает он. Много лет назад он перестал их посещать. Он человек, чью жизнь описывали люди, которых он никогда не встречал, поэтому прощальная речь для него ничего не значит. Он не хочет слышать, как кто-то с благими намерениями говорит, что его друг в лучшем месте, или что его жена прекрасно выглядела в открытом гробу. “Она выглядела лучше, когда была жива”, — говорит он. “Быть живым важно, — продолжает он. — Быть мертвым… это… уйти”. “Это уйти”.
Его квартира залита светом. Он поднимает жалюзи, чтобы посмотреть на коттеджи. Джин всегда говорила, что маленькие домики похожи на открытки зимой, когда снег припорошит их фронтоны. На стене висит фрагмент старого паркета из Гардена. На столе — стопка медицинских документов его жены. Теперь от них мало толку. Красная гиря весом 3 фунта и черная весом 5 фунтов лежат рядом с его креслом. “Просто отодвинь подушки”, — говорит он, пожимая плечами. Это его ремесленные проекты. Он делает подушки для людей. “Чем-то надо заниматься, знаете ли?”, — говорит он, смеясь над собой. Я спрашиваю о недавних потерях в его баскетбольной семье. “Я не отвечаю на звонки, когда люди начинают с: `Ты знаешь?..`. После `Ты знаешь` всегда следует: `Он умер`”. Он дважды вздыхает.
“Чьи-то смерти задели вас по-особенному?”, — спрашиваю я. “Чемберлен”, — быстро отвечает он. “Мы всегда считали его таким большим и сильным”. “А как насчет Билла Расселла?”. Сандерс качает головой. “Расселл был человеком”, — говорит он.
Проведя почти год, наблюдая за попыткой “Селтикс” повторить чемпионство, я прилетел в Бостон в то, что могло стать последними днями некогда многообещающего года. Бывают сезоны, которые строятся на чем-то, сезоны, которые удерживают что-то, и сезоны, когда что-то ускользает. В этом году “Селтикс” пережили все три состояния одновременно, и теперь приближался конец. За последнюю неделю они упустили три двузначных преимущества (20, 20 и 14 очков), проигрывая 1-3 набирающим ход “Никс”. В последние минуты последней из этих проигрышей Джейсон Тейтум получил пугающую травму правого ахилла. Сезон и стремление к повторению титула, формально еще живые, казались почти второстепенными, пока Бостон ждал медицинского заключения по Тейтуму. Сидя в самолете, я переписывался с Карен Расселл, дочерью Билла, которую впервые увидел на вечеринке HBO. Мы немного поговорили о том, как ей нравится навещать дочь Кей Си Джонса в Атланте, чтобы поесть настоящую южную кухню.
Мы говорили о травме Тейтума. Если это ахилл, он, вероятно, пропустит весь следующий сезон. Карен с братом тем вечером были на бейсбольном матче с другом семьи Ленни Уилкенсом и узнали новости только по возвращении домой. Карен, которая немного похожа на заботливую наседку, старалась не переживать заранее, пока диагноз не будет объявлен официально. “Мне трудно не волноваться”, — сказала она.
Неопределенность окутала франшизу меланхоличной синевой. На сколько выбыл Тейтум? Будет ли он прежним? Когда завершится продажа команды? Новые владельцы захотят формировать команду по-своему. А из-за коллективного соглашения обратный отсчет для нынешней команды идет уже год. Это похоже на обратный отсчет до Судного дня, и когда Тейтум упал на паркет в Мэдисон Сквер Гарден, минутная стрелка резко устремилась к полуночи. В то же время, когда Кузи 96 лет, а Сандерсу 86, связь между неопределенным настоящим и славным прошлым никогда не была такой тонкой и уязвимой.
На следующее утро, за восемь долгих часов до пятой игры, я отправился посмотреть на четверть старой бостонской реликвии, спасенной от разрушения Тедом Таем, держателем сезонного абонемента “Селтикс” и успешным бизнесменом. Это табло, висевшее в Гардене во время последних двух титулов Билла Расселла, последнего повторения успеха. Когда Гарден снесли, табло много лет висело в фудкорте пригородного торгового центра, сливаясь с привычным фоном среди жирных кусков пиццы в Sbarro и комплексных обедов в Burger King. Затем снесли и этот торговый центр, и прораб, надзирающий за разрушением, в панике позвонил Таю. “Мы собираемся уничтожить табло”, — сказал он. “Просто остановитесь”, — ответил Тай.
Тай собирает старые бостонские реликвии, поэтому он организовал разборку табло, погрузку его на платформу и перевозку на пустой склад под его контролем. Оно пролежало там годы, лишенное своей громоздкой, анахроничной электроники, превратившись в оболочку. Наконец, он установил одну сторону табло в новом здании на месте бывших офисов Boston Herald, так что его видно с прилегающей надземной автострады. Оригинальные лампочки больше не работали, поэтому Тай установил новые электронные панели, показывающие месяц, дату и время: 14 мая, 11:29 утра. Это табло, установленное в 1967 году, висело над головой, когда Тай в последний раз видел своего живого отца. Это было в 1989 году на игре “Селтикс” в Гардене; смотря новый сериал HBO, Тай увидел знакомое лицо и поставил на паузу, чтобы обнаружить себя сидящим рядом со своим покойным отцом прямо за Рэдом Ауэрбахом. “Селтикс” вплетены во многие аспекты его жизни, и, как большинство людей, которых я встречал в городе, Тай хотел поговорить о Тейтуме, оплакивая надежды, связанные со звездой и командой, которую он возглавлял. “Это тяжелая травма”, — сказал он. “Не знаешь, может, Брэд Стивенс теперь всё развалит”.
Вторая четверть
22 октября 2024 года “Бостон Селтикс” вручили игрокам чемпионские перстни и подняли 18-й баннер франшизы. Это была первая игра сезона, в городе стояла необычно теплая погода. Перистые облака и дымка затуманивали синее небо. Боб Кузи приехал за несколько часов до начала на машине, присланной клубом. VIP-гости ждали в шатре на парковке, где губернатор Массачусетса, носившая номер Кузи 14 с юниорской баскетбольной лиги до конца студенческой карьеры, сказала ему, как она и штат гордятся им. Арена наполнялась людьми. VIP-шатер опустел. Кузи ждал в туннеле в инвалидном кресле. Ветеран пресс-службы “Селтикс” Джефф Твисс вывез его на площадку, когда сотрудник дал сигнал. Кузи посмотрел на него. “Не облажайся”, — сказал он.
Бывшие чемпионы выходили на площадку по одному. Каждого объявляли, как члена королевской семьи. “Шестикратный чемпион НБА, номер 14, Боб Кузи!”
Твисс провез Кузи к центру площадки, через длинный строй фанатов и высокопоставленных лиц, и Боб помахал толпе. Он единственный живой игрок, видевший как первый, так и последний поднятый баннер “Селтикс”. Шоугнесси написал на следующее утро в газете Globe: “Кузи играл с Джоном Хэвличеком, который играл с Седриком Максвеллом, который играл с Кевином Макхейлом, который играл с Риком Фоксом, который играл с Антуаном Уокером, который играл с Полом Пирсом, который играл с Эйвери Брэдли, который играл с Джейленом Брауном”.
За Кузи последовал Седрик Максвелл, представляющий два из трех титулов 1980-х годов, затем трое игроков команды 2008 года, последних чемпионов на тот момент: “Номер 20” Рэй Аллен, “Номер 5” Кевин Гарнетт и “с Кубком Ларри О`Брайена 2024 года, Истина, номер 34, Пол Пирс!”
Пирс повернул трофей, чтобы все могли его увидеть. Кей Джи бил себя в грудь и прятался за темными очками. Они собрались, когда Адам Сильвер вручал перстни. Джейлен Браун положил левую руку на инвалидное кресло Боба Кузи. Джейсон Тейтум стоял по другую сторону от Кузи, обняв Рэя Аллена. Сильвер объявил, что этот титул вернул “Селтикс” на вершину, обогнав “Лейкерс” по количеству побед в лиге — 18 против 17, что заставило Кей Джи так громко захлопать, что звук уловил микрофон Сильвера. “Восемнадцать баннеров”, — сказал Сильвер, глядя вверх, затем на Боба, и продолжил. “И, конечно, шесть из этих перстней принадлежат Бобу Кузи!”
Толпа гудела “КУЗ!”, низким басом, который для непосвященного мог бы показаться неодобрительным гулом. Церемония завершилась, и Твисс откатил Кузи обратно под арену. Он сел в ожидающую машину и поехал домой смотреть игру.
Мир за пределами арены казался ему чужим, пока машина ехала по улицам. Где был старый Бостон Гарден? Здесь? В квартале дальше? Кузи смотрел в окно, оставляя позади ликующую толпу. “У меня был свой момент славы”, — сказал он.
Сатч рассказывает историю о Кузи и будущем короле Англии. Несколько лет назад принц Уильям и Кейт приехали в Бостон и планировали посетить игру “Селтикс”. Клуб хотел оказать этим гостям максимальное уважение. Они хотели, чтобы Боб Кузи проехал 47 миль от своего дома до Гардена. Кузи позвонил Сатчу. “Ты едешь?”, — спросил он. “Я не еду”, — ответил Сатч. “Ну, тогда и я не еду”, — сказал Кузи. Команда вмешалась и надавила на Сандерса. “Ты из вас двоих моложе”, — сказали они. “Так что я поехал”, — рассказывает он мне. “Куз поехал?”. Сатч смеется. “Нет, он не поехал”. Сатч пошел и поговорил с королевскими особами, которых больше всего поразили его туфли 18-го размера. “Боже мой!”, — говорит он, имитируя британский акцент.
Он медленно двигается в кресле. Я спрашиваю, каково это — стареть. Он улыбается так, что мне становится не по себе. “Сколько вам лет?”, — спрашивает он. “Сорок восемь”, — отвечаю я. “Что бы вы пожелали, чтобы вам сказали в 48?”. “Просто будьте реалистичны: это лучшее, что у вас будет, — говорит он. — Лучше не станет. Вы медленно, но верно деградируете. Есть надежда, что вы проживете довольно долго и будете чувствовать себя неплохо, но шансы против этого. Вероятно, вы будете страдать от тех же проблем, что и пожилые люди. Ноги уже не те. Бессонные ночи. Смерти друзей и близких”. Он родился в 1938 году. Его отец родился в 1905 году. “Старение — это потеря… это быть меньше, чем был”. Его дед по материнской линии родился в 1870 году. “Меньше, чем вы были, понимаете?”, — говорит он. Его прадед по материнской линии, Джеймс, родился в рабстве без фамилии в 1830 году.
На стенах много фотографий, в том числе одна, которую он очень любит: Уилт собирается эффектно забить сверху через него. Есть еще одна, где он идет с мячом, как Мэджик Джонсон, уверенный и в пятнистом свете. Его глаза ищут товарищей по команде, скорее всего, Расселла, и на лице Сандерса улыбка. “Что из того парня еще осталось?”, — спрашиваю я. Он подходит, чтобы посмотреть на нее. Его колени хрустят, как сухие завтраки. Легкая ухмылка появляется на лице, когда он вспоминает. “Этот парень”, — говорит он со смехом. Фотография висит рядом с их высокими деревянными статуями слонов и кошачьей фигуркой, которую любила его жена. Первое, что он замечает, это то, как он счастлив на снимке. Он снова смеется, потому что его дриблинг не соответствовал игровой схеме команды. “Ауэрбах, наверное, где-то сбоку плачет”, — говорит он. На фото у него наколенник, судья Уилли Смит, а защищающийся игрок, как он думает, похож на Уэйна Хайтауэра. “Но, так или иначе, я знаю, что Ауэрбах желает, чтобы я отдал мяч”. Сандерс смотрит на меня. “Я умел вести мяч”, — настаивает он.
Скоро он переезжает отсюда в квартиру поменьше. “Это дешевле”, — говорит он. Наступает долгая пауза. “И, эм…”, — говорит он после еще одной паузы. “Если я останусь здесь, я буду всё время думать о ней”. Каждый месяц он пишет колонку для информационного бюллетеня сообщества. “Уголок Сатча” это называется. Они очень смешные. Писательство — теперь его основное хобби. Это, а еще изготовление подушек и просмотр игр “Селтикс” по телевизору. Все его старые соседи приводят своих внуков и правнуков, чтобы познакомиться с единственной знаменитостью в комплексе. “Вы тот самый баскетболист”, — говорят они, и рассказывая мне это, он указывает на фотографию, висящую на противоположной стене. Никто не хочет знать 86-летнего мужчину, стоящего перед ними. Они хотят знать парня со стены.
Билл Расселл и Кей Си Джонс жили вместе в колледже и оставались близкими друзьями. Сатч Сандерс узнал, что Кузи мог обругать тебя на французском, если ты упускал один из его пасов. Томми Хейнсон узнал, что Кузи часто просыпался среди ночи от хронических кошмаров. Он резко вскакивал с постели, крича. Несколько из них, включая Кузи, украли спичечные книжки с президентской печатью во время посещения Белого дома. Кеннеди спешил встретиться с ними, когда узнал, что его команда из родного города в здании, и игроки по очереди прощались. Сатч Сандерс занервничал, и когда дошел до президента, вдруг смущенно сказал: “Полегче, детка”. Кеннеди расхохотался, и “Селтикс” тоже, и они будут подшучивать над Сатчем всю оставшуюся жизнь из-за этого.
Они играли в джин-рамми или червы на задних рядах турбовинтовых самолетов, обычно Расселл, Хейнсон и Кузи. Во время тура доброй воли за железным занавесом, вся команда уговорила двух польских тренеров нарядиться сотрудниками секретной полиции, с фальшивыми значками, и притвориться, что арестовывают Хейнсона, который поверил полностью, куря сигареты одну за другой, пока Кузи и Ауэрбах не ворвались со смехом.
Однажды Расселл вошел в раздевалку в плаще. “А вот и Бэтмен!”, — пошутил Кузи.
Немногие команды были так подробно описаны, как “Селтикс” 50-х и 60-х годов. Книга Гэри Померанца о Кузи и Расселле, “Последний пас”, стоит на вершине этой пирамиды. Билл Расселл написал три мемуара: в 1965, 1979 и 2009 годах. Эти книги, как и десятки других, написанных о парнях из тех команд и ими самими, рисуют портрет времени и места, а также братства, которое сохранилось надолго после того, как прекратились аплодисменты. Они не всегда нравились друг другу, но они любили друг друга.
Их жизни были немыслимо переплетены.
Сэм Джонс потратил часы, чтобы “промыть мозги” сыну Билла Расселла, Будде, и заставить его объявить Сэма своим любимым баскетболистом. Расселл любил высоко поднимать одну из дочерей Кузи и радостно кричать: “Эй, маленькая Куз!”. Сандерс постоянно терял свои контактные линзы, и однажды игра остановилась, когда десять парней ползали по площадке, ища потерянную линзу. Конечно, нашел ее Билл Расселл. “Вот, Сатч, — торжествующе сказал он. — Всё на этой команде должен делать я?”
Хейнсон сплачивал команду. Он мог сидеть с радиокомментатором Джонни Мостом в поздних ночных лобби отелей, слушая рассказы Моста о том, как тот был стрелком на B-24 во время Второй мировой войны. Все уважали Хейнсона. Однажды, во время финала, он вступил в конфронтацию с Уилтом Чемберленом. “Сделаешь это еще раз, и я тебя повалю”, — прорычал Уилт. Хейнсон стоял на своем. “Неси свой еб***** обед”, — ответил он.
Кей Си Джонс пел при любой возможности. Сатч отлично пародировал Расселла. Расселл часто попадал в неприятности из-за того, что его низко посаженный Lamborghini застревал в снегу. Однажды вечером Кузи и Хейнсон сидели в баре отеля Beverly Wilshire с Лорен Бэколл. Высокая, 173 см без каблуков, она пахла духами с ароматом роз и черной смородины. У Боба с собой была спортивная сумка. Лорен выхватила ее, триумфально достала из нее бандаж и запустила в него через бар. Он увернулся от вонючего снаряда и бросил его обратно.
На выездах, благодаря своему стажу и звездности, он получал большой люкс для себя. Номера в отелях становились его единственным миром. Тем временем, Хейнсон любил смотреть в окно отеля и рисовать. В основном акварелью. Это была команда интересных, уникальных мужчин. Расселл любил читать. Больше всего его тронула биография сложного гаитянского революционного лидера Анри Кристофа, который построил крепость для защиты чернокожих от рабовладельцев. Крепость до сих пор стоит, и это редкий монумент в Западном полушарии, построенный темнокожим человеком. Этот факт, и особенно эта фраза, засели в сознании Расселла. Темнокожий человек.
Кузи тоже поглощал книги. Истории, романы, мемуары. “Становление президента 1960 года” Теодора Уайта и “Убить пересмешника”. Харпер Ли оказала на него огромное влияние. Иногда Хейнсон мог уговорить Боба выйти на пиво или два. Как и Расселл, Кузи был сложным, закрытым человеком, с глубокими эмоциональными шрамами из детства — окруженного бедностью и насилием — и мог всю ночь бормотать во сне по-французски, его подсознание никогда не было спокойно.
“В более поздние годы, по мере нарастания давления, Кузи переживал мучения, которые действительно может знать только суперзвезда”, — писал Расселл. “Удел суперзвезды — одинокие ночи, ужасные гостиничные номера и кошмары. Есть история, которую Кузи рассказывает о своих кошмарах и лунатизме, которые стали настолько сильными, что ему пришлось привязывать себя к кровати. Кошмары Кузи были настолько ужасны, что однажды он встал с постели совершенно голым и врезался в деревья, убегая от своего пугающего сна — и это было в межсезонье”.
Всё на площадке вращалось вокруг Расселла. Большинство игроков НБА, попав в защитную ловушку, кричат: “Помогите!”. “Селтикс” Расселла кричали: “РАСС!”. Каждая атака начиналась с паса на Расса. Но за пределами команды большая часть признания доставалась эффектному, знаменитому Кузи.
Репортеры и болельщики связывали победы “Селтикс” с Кузи. Гений Кузи. Талант Кузи. Лидерство Кузи. Годами пресса пыталась спровоцировать его на колкие слова о Расселле. Он всегда отказывался. Для большинства публики, белая звезда в Бостоне была центром солнечной системы, а черная звезда вращалась вокруг него. Репортеры восторженно писали о Кузи, толпились вокруг него в раздевалке, и это задевало Расселла.
Он никогда не забывал, как в колледже, после того как его команда выиграла один из двух национальных титулов, в рамках 55-матчевой победной серии, самым ценным игроком в Северной Калифорнии назвали белого игрока. Сорок лет спустя его всё еще можно было разозлить, просто назвав имя Кен Сирс. Поэтому он возмущался тем, как Кузи прославляли, даже зная, каким великим игроком тот был.
Расселл писал: “Я получал такое: ты заблокировал четырнадцать бросков, набрал двадцать три очка и собрал тридцать один подбор против кого-то вроде Чемберлена, и “Селтикс” ведут 1-0 в финале Восточной конференции, и ты выходишь из раздевалки, а кто-то говорит: `Дайте мне пожать вам руку. Я только что пожал руку величайшему баскетболисту в мире, Бобу Кузи. А теперь хочу пожать руку второму величайшему`”.
В первый сезон, когда Расселл играл без Кузи, посещаемость “Селтикс” упала на 1500 болельщиков за игру.
Как товарищи по команде, эти двое много говорили о баскетболе, но мало о чем другом. Кузи читал новости и видел всё, что Расселл говорил о расизме в Бостоне и в Америке, но не обсуждал это с ним. “Он шел своим путем, а я — своим”, — писал Расселл.
Померанц писал, что Боб Кузи был просто слишком занят тем, чтобы быть Бобом Кузи, чтобы взвалить на себя бремя опыта Расселла с американским расизмом. Если Расселл не знал, как вести с Кузи разговор глубже поверхностного, то и Кузи не знал, как углубиться. Позже оба признавали себя ужасно одинокими. Они провели тысячи дней бок о бок, но так и не поняли друг друга.
Померанц сравнил их с Бейбом Рутом и Лу Геригом. “Проблема была в том, — сказал он, — что оба действительно хотели быть Рутом”.
Конец игровой карьеры для Кузи наступил в 1963 году. Команда устроила День Боба Кузи в День Святого Патрика. Или День Святого Кузи в День Боба Патрика. Можете представить, как это сочетание мифов восприняли в ирландских кварталах к югу от Гардена. Кузи пришел на стадион один в тот день, через переход из своего отеля в Гарден. Когда дверь отеля захлопнулась за ним, дверь на арену тоже оказалась заперта, и он несколько минут стучал. Сотрудник уборки спросил, кто так стучит. “Один из игроков”, — ответил Кузи.
С потолка на длинном черном шнуре спустился стереомикрофон. Появился тяжелый деревянный пюпитр, временная кафедра. Сотрудники Гардена расставили стулья на площадке для семьи Кузи: одно для его жены Мисси, по одному для его мамы и папы. Дочери стояли, и Боб тоже. Владелец Уолтер Браун подарил ему серебряный чайный сервиз и стальной серый Cadillac 1963 года. Рэд Ауэрбах зачитал письмо от Джона Ф. Кеннеди, в котором президент утверждал, что пока баскетбол играется где-либо в мире, то, как мяч движется в ритме между товарищами по команде, будет служить памятником Бобу Кузи. Ауэрбах обнял его, и хрупкая плотина внутри Кузи прорвалась. Он начал рыдать и уткнулся лицом в плечо Рэда. Следующим выступил основатель и владелец команды, Уолтер Браун.
Он рассказал о том, что франшизе было всего пять лет, когда пришел Кузи. “Не всегда у “Селтикс” дела шли хорошо, — сказал он. — В один год дела были так плохи, что я не мог заплатить им деньги за плей-офф. Боб ни слова не сказал”. Браун заявил, что преданность Кузи — причина, по которой вообще существует команда “Бостон Селтикс”. “Никогда не забывайте”, — казалось, призывал он болельщиков. Денег не было, он уже заложил свой дом и даже продал часть мебели. Благородство Кузи и его товарищей по команде спасли клуб. Это дало будущее всем последующим поколениям, от Расселла до Бёрда и Тейтума.
Кузи выступал последним и разложил свои записи на трибуне. Жена и две дочери присоединились к нему в центре площадки. Дочери держали букеты цветов. Кузи боролся со слезами еще до начала. Он посмотрел на толпу, которая сидела в тишине. Он всхлипнул в микрофон. “Простые слова кажутся столь недостаточными, чтобы сказать…”, — сказал он, его голос дрогнул, и он остановился, опустив взгляд. Его дочь тоже вытерла глаза. Это походило на погребальный обряд викингов. Толпа аплодировала, пока Кузи сдерживал слезы. “Надеюсь, вы проявите терпение”, — сказал он.
Мэр и губернатор прислали подарки. Кузи поблагодарил всех их, а затем жен товарищей по команде за доброту к его семье. Дочь протянула ему платок. Он сказал, что знает, как будет скучать по братству, которое исчезает в момент ухода спортсмена из команды. Он расплакался. В Гардене повисла тяжелая, эмоциональная тишина. “МЫ ЛЮБИМ ТЕБЯ, КУЗ!”, — крикнул болельщик.
Его младшая дочь вытерла глаза. Его мама, в норковом палантине, вытерла глаза. Голос Боба снова дрогнул. Наконец он закончил. Он не назвал своих товарищей по команде. Он не говорил о Расселле. Он обнял мать, затем жену, затем двух дочерей и послал поцелуй толпе. Органист заиграл знакомые первые такты “Auld Lang Syne”, и Гарден сошел с ума. Люди встали сквозь дымку сигаретного дыма, наклоняясь через лоджии. Они неистовствовали. Казалось, аплодисменты переключали передачи. Никто не сел. Они аплодировали две минуты и шесть секунд.
Команда собралась позже в отеле Lenox на Бойлстоне.
Расселл встал, чтобы говорить. Он расслабил галстук. “Если бы Боб Кузи был хоть на столько меньше человеком, — сказал он, держа свои огромные ладони на расстоянии дюйма друг от друга, — я бы возненавидел его”. “Я не хотел приходить сегодня”, — сказал он. Он сделал паузу, и все напряглись. Они знали, что Билл Расселл говорил только правду. “Я слишком большой человек, чтобы плакать”, — сказал он. Кузи был ошеломлен. “Мы видим друг друга как братья”, — сказал Расселл. “Такого Кузи встречаешь не раз в месяц, а раз в жизни”. Он посмотрел на Кузи. Он чувствовал тяжесть того, что могло бы быть, если бы они были друзьями. Оба чувствовали. Их жены, Мисси и Роуз, плакали, обнявшись.
Расселл опустил голову и отошел. Позже наедине он подарил Кузи подарок, который сам выбрал в ювелирном магазине, открывшемся в 1796 году, прямо напротив серебряной лавки Пола Ревера. Это были настольные часы с бронзовыми часовой и минутной стрелками и гравировкой на обратной стороне: “Пусть следующие Семьдесят Будут Столь Же Приятны, Как Последние Семь. От Расселлов Кузи”. Боб и Мисси поставили подарок на красное дерево стола в их столовой, где он стоит и по сей день. Он продал большую часть своих реликвий. Перстни, фотографию с автографом президента Кеннеди, баскетбольный мяч с его 5000-й передачи. Почти всё. “Но не эти часы”, — сказал Померанц.
“Четыре, три, два, один”, — считал тренер на тренировке, пока Джейсон Тейтум маневрировал под двойной опекой в конце владения, четверти или игры. Он промахнулся. Тренер снова бросил ему мяч, и упражнение продолжилось. “Семь, шесть, пять”.
Тейтум был последним игроком на площадке в Аэурбах Центре. Он стремится стать величайшим, что часто ведет к несчастливой жизни. У Кузи были кошмары. Расселл смотрел на стены отелей, пока не чувствовал, что сходит с ума. Бёрд до сих пор отшельник. Тейтум был почти один в Аэурбах Центре, перемещаясь с фланга на фланг, бросая с игры, попадая и промахиваясь, проходя под кольцо.
“Двенадцать, одиннадцать, десять”, — считал тренер.
Тейтум вел мяч у линии штрафного броска, плавно, отступая назад для броска с отклонением, который ударился о заднюю часть кольца. Энергия, которая сгустилась в Гардене в День Боба Кузи, всё еще существовала как разрозненные молекулы, готовые снова собраться. Каждая несет в себе нить митохондриальной информации, ожидая призывающего гудка. Боб и Расс. Хейнсон. Гондо. Сатч Сандерс. Сэм и Кей Си Джонс. Они построили дорогу, по которой теперь идет Джейсон Тейтум, двигаясь по знакомым станциям. Сначала, как Кузи и Расселл, он пришел к мирному оазису, где пелена спадает с его глаз, и он понимает, что значит для этого места, для города и людей, называющих его своим домом. Это прекрасный момент в жизни каждого великого “Селтика”, и он сейчас там.
Но есть и вторая, более глубокая истина, доступная, кажется, лишь немногим избранным. Не столько где-то там, сколько… здесь, внутри. Настоящая жизненная задача для любого великого “Селтика” — попытаться понять, что они значили друг для друга, и что могли бы значить, для товарища по команде, для соперника. Путь к величию требует такой самоотверженной концентрации, что путник может слишком поздно осознать: весь смысл путешествия был в людях, с которыми он путешествовал. Сотоварищи, паломники, идущие по следу Кузи и Расса.
Тейтум двигался вдоль трехочковой линии, сместился влево в вершине дуги и снова промахнулся. Проходя вдоль правой лицевой линии, он забил с отклонением. Он выиграл один титул и борется за еще один. Жизнь, радикально сосредоточенная на настоящем, наносит ущерб. Однажды Боб Кузи и я разговаривали по телефону о чемпионских перстнях и о том, как выиграть 11 титулов за 13 лет. Даже сейчас он зацикливается на тех, что ускользнули. “Должно было быть 12”, — сказал он. Билл Расселл, по его словам, повредил лодыжку в финале 1958 года, и без него они проиграли. Это было 67 лет назад. И вчера. Кроссовки Джейсона Тейтума эхом отдавались в зале. Он завершил упражнение и подошел к линии штрафного броска. Джейлен Браун, говорят старики, больше интересуется прошлым. Он единственный из нынешних “Селтикс”, кто попытался познакомиться с Сатчем Сандерсом. Тейтум занят тем, чтобы быть Джейсоном Тейтумом.
Шлепок.
Шлепок.
Промах.
Расселл 11. Сэм Джонс 10. Хэвличек 8. Сандерс 8. Кузи 6. Бёрд 3. Тейтум 1.
Шлепок. Шлепок. Шлепок. Шлепок. Шлепок. Шлепок. Шлепок. Шлепок.
Он успокоился. Получил мяч. Повел его, чувствуя кожу на руке, затем кончиках пальцев. Билл Расселл прожил 88 лет. 75 из них он не был игроком “Бостон Селтикс”. Эти карьеры длятся мгновение. Тейтум выдохнул.
Шлепок.
Расселл играл шесть сезонов после того, как Кузи ушел на пенсию, и в те дни много думал о племенах. Он постоянно говорил о них. Так он видел мир. Небольшие группы людей со своими обычаями, правилами и ритуалами. Это был его исходный код и призма. Расселл знаменито сказал, что он играл не за Бостон, а за “Селтикс”. Он видел свою команду как священное собрание людей. Средство для исследования и безопасную гавань дома. Они не были спортсменами-артистами. Они были королями-воинами. Да, Расс был черным, Рэд — евреем, Кузи — сыном иммигрантов, а Рэмси — сыном Юга, но все они принадлежали к более сильному племени, чем те, в которых родились. Все они, по сути, возродились. Они были “Селтикс”.
Отец Билла, Чарльз Расселл, любил передавать сыну фразы и мантры. Племя, говорил он, должно быть гордым, но никогда не высокомерным, сильным, но никогда не разрушительным. “Ты должен признавать и принимать другие племена, — сказал он сыну, — И никогда не говори: `Мое племя может это, поэтому оно лучше твоего`”.
Расселл испытывал ментальные и эмоциональные трудности в первые сезоны без Кузи. Был убит Медгар Эверс. Был убит Джон Ф. Кеннеди. Трое активистов движения за гражданские права были убиты в Филадельфии, Миссисипи. Расселл много времени проводил, глядя в стены, “на грани нервного срыва”, как он несколько раз говорил.
Расселл называл баскетбол “самой одинокой жизнью в мире. Мир ярких огней и кричащих эмоций и огромных денег — и глубоких колодцев одиночества. Таких глубоких. Такой бездны. Ты падаешь в нее далеко и всю жизнь борешься, чтобы выбраться обратно”.
Бостон никогда не чувствовал себя по-настоящему домом. Но “Селтикс” стали им, и команда принесла ему место в ряду гордых патриархов его семьи. Его дед Джейк прогнал Ку-клукс-клан со своей земли, стреляя по ним из дробовика, пока они убегали. Его другой дед потратил собственные деньги на строительство первой школы для чернокожих детей в своем районе. Когда заправщик однажды назвал его отца “мальчиком” и пригрозил убить его, Чарльз Расселл погнался за этим человеком с монтировкой. Будучи стариком, Билл Расселл вспоминал этот момент и наполнялся гордостью. Его наследство — это яростная риторическая и духовная броня.
Расселл поехал на юг через год после ухода Кузи. Он проезжал через штаты с законами Джима Кроу со своими детьми, навещая семью. Его сын Джейкоб, названный в честь деда, постоянно просил остановиться, чтобы поесть. В обычном мире мальчика его отец был одним из самых знаменитых людей в стране. Но на Юге он был просто черным. Что-то сломалось внутри Расселла, когда он продолжал сжимать руль, а сын спрашивал: “Папа, мы не можем остановиться? Папа, я голоден”.
Сезон за сезоном он вел свою команду от победы к победе, став главным тренером после ухода Ауэрбаха. Расселл был первым чернокожим главным тренером в одном из четырех основных американских видов спорта; “Селтикс” выбрали на драфте первого чернокожего игрока в истории НБА, наняли первого чернокожего тренера и выпустили на площадку первую полностью чернокожую стартовую пятерку.
Расселл читал, учился и боролся за дела, которые считал важными. Мартин Лютер Кинг встретился с Расселлом, готовясь к своей речи “У меня есть мечта”. Кинг пригласил его сесть на сцену во время самой речи, но Расселл сказал, что ему там не место, и смотрел из толпы. Он руководил баскетбольным лагерем в Миссисипи имени Эверса после убийства активиста за гражданские права. Он поддерживал Джона Карлоса, Томми Смита и Мухаммеда Али. Играть в Бостоне, по его словам, было травмирующим опытом. Его дом несколько раз подвергался вандализму. Его будущие соседи в пригороде Рединг открыто выступали против его переезда. Они распространяли петицию. Роуз Расселл плакала, услышав об этом. “Они не хотят нас здесь”, — сказала она.
Вскоре после того, как он выиграл третий из своих 11 титулов, к Расселлу подошел человек, когда тот сидел на светофоре за рулем своего нового Lincoln. “Эй, н****”, — крикнул мужчина. “Сколько раз тебе пришлось играть в кости, чтобы выиграть эту машину?”.
На протяжении 13 сезонов он чувствовал клаустрофобию.
“Когда мы лучше узнали друг друга, больше всего мне было интересно, как он справлялся со всем этим давлением”, — сказала его вдова Дженнин Расселл. “Он нес на своих плечах бремя всего города, своей команды, черного сообщества и своих собственных ожиданий”.
Наконец, после сезона 1969 года, после двух подряд титулов, Расселл ушел на пенсию. Он один поехал на своем Lamborghini в Калифорнию, разгоняясь по ровным просторам американского Запада, возвращаясь домой, в свой старый дом в Окленде и новый на острове Мерсер в Сиэтле.
Прошли десятилетия. Легенды “Селтикс” стали уходить из жизни. Дочери Рэда Ауэрбаха, жившие на разных концах страны, разделили похороны: Рэнди занималась похоронами на Западном побережье, а Нэнси — на Восточном. Их отец любил этих мужчин, которые оставались молодыми в чертогах его памяти.
“Телефон звонил, и он просто расцветал”, — сказала Рэнди Ауэрбах.
Ауэрбах каждую неделю обедал в китайском ресторане в Вашингтоне и много играл в теннис с Сэмом Джонсом, который жил неподалеку. Но в 2006 году его здоровье начало быстро ухудшаться. Расселл прилетел в Вашингтон, чтобы попрощаться. Рэд сидел в своем любимом кресле. Они тепло говорили о прошлом. “Что случилось с твоим спортивным автомобилем?”. Расселл улыбнулся. Рэд всё еще подшучивал над его Lamborghini. “Мы ездим на хорошем, медленном минивэне”, — сказал Расселл. “Дошло и до этого?”, — рассмеялся Ауэрбах.
Вскоре после этого Рэд Ауэрбах умер. Его дочери позвонили лично только двум бывшим игрокам “Селтикс”, чтобы сообщить новости.
Биллу Расселлу и Бобу Кузи.
Аркадий Степняк